Зараженное семейство - Страница 18

К оглавлению

Входит шафер.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и шафер.

Иван Михайлович. Ну, что жених? скоро? Мы готовы. Любочка, ты скоро?

Голос Любочки: «Сейчас!»

Шафер. Он в сюртуке…

Иван Михайлович. Как? это что такое? Надо сказать, что Любочка в белом свадебном. Поезжайте скорее, скажите!..

Николаев. Я говорил: будет скандал…

Шафер уходит.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Входят Марья Васильевна, няня, Любочка и барышни, (Петя).

Любочка. Что? я хороша, папа?

1-я барышня. Как тебе идет fleur d'orange! Ты мне дай, пожалуйста, от гирлянды…

Любочка. Всем дам.

2-я барышня. Что ж, косынку женихову наденешь?

3-я барышня. Как же можно! цветное к свадебному!

1-я барышня. Да что ж, коли он сам в сюртуке?

2-я барышня. Не может быть!

Любочка. Я попробую. Он просил – надо надеть. (Вертится перед зеркалом.) Нет, нельзя! Ну, я в карман положу.

Шафер. Поедемте… Благословляйте…

Николаев(благословляет и целует в лоб). Ну, дай бог!.. Как хороша!

Любочка целуется со всеми; женщины плачут.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Студент и Катерина Матвеевна входят и молча стоят.

Марья Васильевна. Только чтоб он не опоздал к обеду.

Иван Михайлович. Ну, дай бог тебе!.. Полно, няня, глупо…

Няня(плачет). Не видать мне тебя больше, мою кралечку!

Любочка(своему шаферу). Вы, пожалуйста, на голову не кладите. Петруша, а ты ему надень.

Марья Васильевна. Смотри, первая ступи на ковер. Свечи взяли ли? Няня, на вот деньги, под ноги брось…

Няня. Уж все сделаю!..

Hиколаев. По всему вижу, что скандал будет…

Иван Михайлович. Ну, слава богу… Теперь надо приготовить все… Ведь не прощаемся еще?…

Все по одному вышли, кроме студента и Катерины Матвеевны.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Катерина Матвеевна и студент.

Катерина Матвеевна. Дда. Много еще есть субъектов в сознании которых новые воззрения еще, так сказать, только намечены, а не проникли еще в плоть и кровь. Да, я жестоко ошиблась в этом господине.

Студент. А вы не верьте лжи – и не будете ввержены в обман, как говорил у нас профессор психологии. Дрянь натурка, вот в чем сила-с.

Катерина Матвеевна. Позвольте, позвольте! Но как вы объясняете себе это явление? Всякому мыслящему человеку должно быть известно, что влечение к миловидности есть только низшее проявление человеческой природы. Как может такая личность, как этот господин, не видеть всю гнусность этого увлечения, всю высоту своего падения! Как не понимать, что, раз вступив в эту среду и подчинившись всем этим суеверным и мертвящим условиям, возврата нет. А он понимает свободу женщины. Я имею данные…

Студент. По задаткам натуры – ничтожный синьор, вот и все. Я, как взглянул на эту личность, убедился, что в нем все фальшь. Как хотите – индивидуум, служащий по акцизному правлению, имеющий и лошадку, и квартиру, и две тысячи жалованья, – уж никак не новый человек. А новый синьор, вот и все. Как же! Он при мне раз сказал, что студенты – ребята!.. Вот понятие этих господ!.. Дрянь-с, почтеннейшая, дрянь вся эта компания честная. Нет-с, наскучило мне все это. Надо в Москву ехать.

Катерина Матвеевна. Да, вы глубже проникли своим непосредственным чувством в его натуру. Я вспоминаю теперь, он мне сказал, что рефлексия вредна! Ничтожный господин… И как унизить себя до пошлейшего брака со всеми атрибутами ничтожества! И с кем же! с ничтожнейшею личностью…

Студент. Ну-с, девица-то была не вредная. Она бы могла развиться еще. В ней были заложения… Да среда ее подрезала. Поеду в Москву – скучно… Послушаю лекции, буду работать.

Катерина Матвеевна. Позвольте. Ведь в Москве слушать некого. Все неразвитой народ профессора. Я бы сама поехала в Москву или Петербург позаняться физиологией… Да, я разделяю это убеждение. Кого слушать? В Петербурге нет никого.

Студент. Ну, все – товарищи хоть живые личности, не такие затхлые субъекты, как здесь.

Катерина Матвеевна. Да, вы счастливее… А нам, женщинам, как устроить свою жизнь? Я сама думала ехать в университет, но ежели бы знать положительно те новые условия, в которые встанешь? а то трудно нам, людям передовым, найти путь в жизни, на котором бы не давили нас ретроградство, застой и закоснелость. Здесь я не могу более оставаться. Я чувствую, что все те честные и либеральные заложения моей натуры, которые составляют мою силу, глохнут здесь, и я – страшно сказать! – я скоро стану не похожа, а близка всем этим принципам… Что делать! Алексей Павлович! Вы широкая, свежая и неиспорченная натура, вы яснее видите. Спасите меня! Спасите погибающую свободную – может быть, единственную вполне свободную женщину. Да, я чувствую, что гибну, гаснет этот свет свободы от суеверия, с которым я жила. Этот человек нанес мне страшный удар! Он поколебал во мне веру в прогресс. Спасите меня, Алексей Павлович, вы чистый человек, вполне человек!..

Студент(тронутый). Какая вы честная личность!..

Катерина Матвеевна. Нет, позвольте! Я гибну, и они все будут торжествовать! Они все скажут: вот она хотела быть свободной, – и она такая же, как мы все. Им радость будет… Научите меня, что делать?… Я глубоко уважаю вас одних изо всей толпы, окружающей меня!..

Студент (жмет ей руку). Я могу сказать, что не знал вас до сей минуты. Мне казалось – я буду откровенен вполне, – что вы не до корня проникнуты нашими убеждениями. Я теперь только вполне вижу всю высоту и искренность ваших воззрений.

Катерина Матвеевна(жмет руку до боли). Да, я много передумала и пережила. Для меня нет возврата, я ненавижу отсталость, я вся принадлежу новым идеям. Нет ничего, что бы могло остановить меня, и я уважаю вас, глубоко уважаю. Научите меня, куда бежать, где мне будет легче дышать. Здесь душит меня все окружающее. Я послушаю одного вашего совета. Я жду.