Зараженное семейство - Страница 8

Иван Михайлович. Оно так, да… Ну, теперь еще я считаю нужным объяснить вам о состоянии Любочки. Мы небогаты, но…

Венеровский. Вот уж удружили… Что мне в состоянии? Ее состояние – ее состояние; есть у нее, тем лучше. Кажется, кто хоть немножко понимает людей, может видеть мою деятельность и по ней судить обо мне. Я вам скажу, что мне нужно. Моя цель одна. Девица эта – хорошая натура, в ней есть задатки хорошие. Я не влюблен в нее. Я этих глупостей не знаю. В ней есть задатки, но она неразвита, очень неразвита. Я желаю одного: поднять ее уровень до нашего, и тогда я скажу: я еще сделал дело, и желал бы, чтобы никто мне в этом не мешал. Это я вперед вам говорю. Вам может это казаться странным, но мы люди новые, и что вам странно и трудно, нам просто. Так не говорите никому до первого августа, и дело обделается прекрасно. (Жмет руку.)

Иван Михайлович крепко и долго жмет руку.

Иван Михайлович. Я все понимаю, все понимаю. Позвольте вас обнять.

Венеровский. Нет, уж пожалуйста, оставьте. Мне будет неприятно. Прощайте! (Венеровский уходит.)

Иван Михайлович. Благороднейший человек. Это так. Вот он, новый-то век! Но все-таки странно как-то, пока не привык. Но слава богу, слава богу!

Занавес опускается

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Действующие в первой сцене

Иван Михайлович Прибышев.

Катерина Матвеевна Дудкина.

Анатолий Дмитриевич Венеровский.

[Сергей Петрович] Беклешов, товарищ Венеровского по университету.

Лакей.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Театр представляет холостую беспорядочную комнату на квартире Венеровского.

Венеровский(один с своим портретом в руках). Жениться! Страшно, глупо связать себя навеки с неразвитой и развращенной по среде женщиной. Страшно утратить собственную чистоту и силу в постоянных столкновениях с ничтожеством и грязью – а приятно. Многое приятно. Обеспеченность жизни… потом сама, как женщина… не вредна. Службу можно бросить. Литературный труд… Да главное – очень приятна. Великолепно это все. Великолепная женщина!.. И, однако, она поцеловала меня не без удовольствия. Даже с увлечением огромным. И я испытал такое ощущенье, как будто я не ожидал. Да я и не ожидал. Отчего ж не ожидал? Странно, в каком заблуждении я был насчет себя. До какой степени, однако, я не понимал самого себя. (Смотрит в зеркало.) Да, хорошее лицо, замечательная наружность. Очень, очень даже хорошее. Да, то, что называют приятный мужчина; очень привлекательный и замечательной наружности человек. А как сам-то не знаешь себя! И смешно вспомнить, с каким страхом я приступал к ней. Было чего бояться, хе, хе! Я думал прежде, что наружность моя не очень привлекательна, и старался утешить себя. Ну, думаю себе, я не так привлекателен, как другие, но зато умен, потому что кого ж я знаю умнее себя? Кто ж так тонко, легко и глубоко понимает вещи? Ну, думаю себе, я не хорош, не могу равняться с этими красавцами, вот что по улицам на рысаках скачут, но зато, думаю себе, ум огромный, сила характера, чистота либерального характера, честность… Все это за глаза вознаграждает. Это все я утешал себя. Думаю себе: я не умею обходиться в гостиных, не умею болтать по-французски, как другие, и завидно мне бывало салонным господам. Ну, да думаю, зато я образован, как никто… да я и не знаю никого с этим всесторонним и глубоким образованием. Есть ли наука, в которой я не чувствовал бы в себе силы сделать открытия – филология, история, – а естественные науки? Все мне знакомо. А дарованья… И думаю себе: вот разделяет судьба – одним, как мне, ум, талант, образование, силу, другим – пошлые дары: красоту, ловкость, любезность. И вдруг, что же оказывается? Оказывается, что природа не разделила, а совокупила все, да все в одном человеке. И все от того, что в Петербурге я и не имел случая испытать свою силу над женщинами… этого разбора. А вот оно здесь. В самом лучшем дворянском кругу, и в самом пошлом, где видят только внешность. Потому что не могла же Люба понять сущность моих достоинств… В этом кругу две женщины в меня влюбля-ют-ся. Да, влюбляются. (Самодовольно.) Да, должно быть, я очень нехорош и неловок… Как не знаешь-то себя, смешно вспомнить! (Смотрит в зеркало.) Да, очень хорошо… А в соединении с этой нравственной высотой, которая все-таки ими чувствуется, как они ни низко стоят, оказывается, что таких людей мало. Может быть, и нет совсем. (Хмурится. Смотрит в зеркало.) Какое глубокое, спокойное, проницательное выражение! Да, трудно устоять. Я понимаю это. Что значит, однако, сильная натура. Всегда ценишь себя ниже стоимости, не так как всякая дрянь, воображающая себя бог знает чем. А выходит, что нет человека более счастливо одаренного и вместе с тем менее ценящего свои достоинства. Да… Это ясно.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Венеровский; входит Беклешов, товарищ Венеровского по университету, чиновник по мировым учреждениям.

Беклешов. Ну, брат, нынче охота отличная была. Ха, ха! Я только из присутствия.

Венеровский. Это похвально, что ты в трудах жизни обретаешься. Что ж бог дал?

Беклешов. Затравили, брат, помещиков пару, одну помещицу, да чиновника-взяточника притянули. Все в одно заседание. Была игра, могу сказать!

Венеровский. Это хорошо. И им полезно, и мне приятно слышать, и ты удовольствие испытываешь.

Беклешов. Несказанное, братец, удовольствие! Как же, вся жизнь на том стоит. Моя страсть и специальность. Ваша братья, идеалисты, только умозаключает, а мы, практики, действуем. Ведь отчего я принимаю участие в твоей женитьбе? Вовсе не потому, что я тебе товарищ и приятель и что я вижу тут вопрос о твоем счастии. Вовсе нет. Я вижу только в этом млекопитающегося Прибышева, который тебя намерен надуть и которого надо затравить, и я затравлю. Ну что, как дела? Едем нынче к Прибышевым? Ведь нынче формальное объявление. Я готов и во всеоружии.